Настоящий полковник

Он родился в актерской семье весной 45-го. Но в детстве мечтал не о сцене, а о космонавтике, а стал в результате сначала слушателем Военно-медицинской академии, а потом авиационным врачом. В театральный институт пришел через Университетский театр – в 70-х это была фронда, на спектакли сюда ходили, как на закрытые показы фильмов Годара и Трюффо. А немного погодя выяснилось, что Андрею Толубееву так же легко взять тысячный зрительный зал, как его отцу, народному артисту СССР Юрию Толубееву. В Александринку, где работал отец, Андрей не пошел, хотя и окончил курс Игоря Горбачева. Пошел к Товстоногову в БДТ. Тридцать лет назад это был лучший театр страны с труппой, на треть состоящей из актеров-исполинов. Андрей Толубеев выходил на сцену в массовке, в эпизодах, и то, что произошло после смерти Товстоногова, невозможно было предвидеть. А именно: Толубеев стал первым артистом БДТ, его эталоном, его эмоциональным и нравственным центром – да простят меня его выдающиеся коллеги. Он выходил на сцену фактически в каждой премьере более 20 раз в месяц. И играл каждую роль на таком пределе откровенности, на котором играть сегодня уже не умеют. Играл любовь – к конкретной женщине, как в «Любовных письма» или «Салемских колдуньях», к театру, как в «Лесе» или «Мотыльке», к людям вообще, как в «Марии Стюарт» или «Вишневом саде». Даже откровенное ничтожество Вурм из «Коварства и любви» выглядел у Толубеева единственным, кто любил – искренне, испепеляюще, мучительно-безответно. И слишком поздно понимал, что коварство и любовь несовместимы, и переживал муки такого масштаба, которые искупают любое преступление. Любить на сцене, транслировать в зал мощный заряд созидательной энергии, непременно связанной с надеждой, – это дар, отдельный от таланта актерского, это, пожалуй, миссия. Небывалый в театре случай, но Андрей Толубеев вышел на это путь ощупью, без режиссерской помощи, и пошел по нему уверенно, убедительно, увлекая за собой партнеров, независимо от качества драматургии и режиссуры.

Нелепейшую мелодраму «Мотылек» про то, как рядовой срочной службы не вынес ужасов дедовщины и превратился в девушку, казалось, ничто не может спасти от провала. Но зажигался свет, и усталый полковник, сидя на авансцене, принимался запросто, по-домашнему, рассказывать зрителям, как в этом богом забытом заполярном местечке хоронили его друга, опуская в вечную мерзлоту, и как ему захотелось бросить все и уехать в Сочи. История с дурацким превращением вообще забывалась, потому что в клубе, куда отселили бывшего Колю, а теперь Наталью Лебедушкину, начиналась игра в театр. Из нескольких эпизодов, где деревянный полковник превращался в Отелло, где не мог оплакать умершую Дездемону, но настоящими неглицириновыми слезами рыдал над телом погибшего-таки на учениях рядового (рядовой), становилось понятно, что если кто и может сыграть сегодня шекспировскую страсть, так это Толубеев. Он мечтал о Гамлете, но, если признавался в этом, то шепотом, понимая, что на территорию трагедии без режиссера не сунешься. Вообще интуиция у Андрей Юрьевича работала безотказно. Он чувствовал, что БДТ нужна свежая режиссерская кровь, что без смелых экспериментов неизбежны штампы, и вот об этом говорил уже не шепотом, но и без пафоса – с болью. Потому что и с этим театром, и с коллегами его тоже связывала любовь, и он до последнего оставался в труппе БДТ полковником – предводителем не на уровне стратегии и тактики, а на уровне ежедневного труда, на уровне передачи опыта и профессии молодым из уст в уста.