Актер меряет успех по ритму аплодисментов, считает строгим киевского зрителя, может позволить себе отнять "Финский пейзаж" у хозяйки, пишет пьесу для кукольного театра и считает, что режиссеры ищут только внешнее сходство актера с персонажем.
– Сейчас на встречу с журналистами только вы пришли вовремя. Всегда ли актеры столь непунктуальны?
– Есть целая категория людей, которые любят опаздывать. Но, как правило, точные по одной простой причине – выход на сцену – он обязывает быть точным. Спектакль должен начинаться вовремя. В жизни актер может опаздывать куда угодно, но на сцену нельзя опоздать. Срабатывают какие то защитные механизмы для зрителя.
– «Васса Железнова» прошла с успехом. Тем ни менее гастролерам аплодируют всегда – как определить истинный ли это успех?
– Это интуитивно. Помню, мы недавно приезжали с гастролями в Киев – играли в этом же театре, и никакого успеха особенного не было. Хотя у нас в театре достаточно трудно достать билет, и в Питере наши спектакли каждый раз проходят с успехом. В Киеве нас приняли очень прохладно – это не была победа. Обвала не было. Помню, настоящий обвал был в Москве, когда мы показали «Марию Стюарт» – вот там принимали действительно хорошо, это было совсем недавно, за два дня до отъезда в Киев. У вас очень строгий зритель. Да и потом – разные спектакли. Действительно, был совсем другой ритм аплодисментов. Мне кажется, что сейчас в Украине никакого пиетета перед Горьким нет – не очень стремятся его посмотреть. Согласитесь.
– По большей части ходят на актеров, а не на постановку.
– Действительно. Наверняка на «Сюиту» пойдут, хотя пьеса очень слабая, Горький гораздо сильнее. У нас в Питере Горького давно никто не ставил, поэтому приняли очень хорошо: он оказался очень современным и актуальным – сейчас семьи действительно распадаются из-за денег, из-за бизнеса – это и у вас и у нас.
– Сейчас ваша основная работа – кино или театр?
– Театр для меня всегда был на первом месте. Это мой хлеб. А кино – сегодня есть, а завтра – нет.
– Режиссеры приклеили к вам образ военного. Очень не случайно – в вашем роду было много военных.
– Да. Отличились только двое – мой отец и его брат – они пошли в артисты только по той причине, что их в армию просто не взяли как детей офицеров. Его просто никуда не брали. Мой отец ходил в галошах на босу ногу – его спасла нянька. Большинство погибло в первую империалистическую войну, а мой дед он выжил, потому что был в транспортной жандармерии – она всегда была нужна любой власти.
– Возможно, погонный образ от вас «отлип», если бы вы все таки посещали пробы. Вы ведь пробы не любите?
– Терпеть не могу. Я понимаю пробы, когда есть историческое лицо какое-то: нужно посмотреть на актера в гриме – в этом есть логика. Но когда у меня за плечами 75 картин – что меня пробовать? Хотите – берите, не хотите – не берите: я проживу без этого. У меня нет такого – только бы снимали. Я не продам театр никогда. Пробы это всегда экстремальная ситуация. И редкий артист, на самом деле, проходит их без обид. Как правило, это странные ситуации: приходят, ни с того ни с сего наряжают тебя, дают тебе в руки текст – «На, сыграй!». Это ненормально. Они ищут обычно внешнее сходство.
– Боитесь конкуренции?
– Ничего не боюсь. Я никогда не боялся конкуренции. Вообще, если и есть эта конкуренция – это хорошо. Потому что появляется азарт, это во-первых, а во-вторых, получается еще лучше, потому что нужно тянуться за сильным, находить в себе новые возможности, которые до этого, может быть, и не чувствовал. Это хорошо. Хуже, когда ее нет. Тогда актер расслабляется и думает, что все может. Но такого не бывает. И глядя даже на очень хороших актеров, особенно в кино, мы видим как они повторяются из картины в картину: та же улыбка, тот же томный взгляд – я ничего хорошего в этом не вижу. Потом их отыгрывают, выжимают, выкидывают и берут следующих.
– Молодых?
– Да. Сейчас мало кто работает с актерами.
– Ваша пьеса «Александрия» в Московском театральном Центре еще ставится?
– Уже нет. На самом деле я к ней охладел. Сейчас я увлекся написанием пьесы для кукольного театра – хотя ее можно показывать и в кукольном, и во взрослом, и в детском – я написал целую книжку.
– Будете ставить ее в Питере?
– Да. Там нашелся режиссер, который проявил к ней интерес, есть продюсер. В Питере вообще много кукольных театров: Театр марионеток, Большой театр кукол, театр кукольное пространство, и еще есть несколько небольших театров, заслуживших массу международных премий. Совсем недавно я открывал в Питере фестиваль «КукАрт». Я прочитал их материалы – они ставят все: совершенно необычные жанры – для любого поколения.
– Сами вы в детстве посещали кукольные театры?
– Конечно. Более того, я увлекался этим: делал театр дома – вырезал фигурки, играл – я любил это делать. Но у меня даже в мыслях не было пойти куда нибудь на кукольное отделение. Просто был такой этап – во что то играть то надо было.
– А кто был вашим зрителем?
– Не помню. В основном ребята со двора – два-три человека. Но так чтобы как раньше, как пишут в литературе о домашних спектаклях, в буквальном смысле такого не было. Это скорее всего замыкалось на построении декораций, света, изготовлении кукол… Занавес, музыка, пять-шесть слов, фраз, сказка, прочитанная с движением, но не более того. Это было совсем в раннем детстве. Мне тогда было пять-восемь лет. А потом появились другие интересы.
– Всю жизнь вы оставались верны Петербургу – не было соблазна перебраться в Москву?
– Никогда! И этого не будет. Я не знаю, что должно произойти в моей жизни такого серьезного, чтобы я это сделал. Умрем на море! Я в центре родился, всегда жил в центре…
– А разве в Москве нет центра?
– Нет. Это другой центр. Совсем другое ощущение. Там по-своему хорошо, уютно, но эта Москва уже исчезает начисто, а Петербург еще держится. Мой театр еще держится. И потом: люди, воздух другой. В Питере морской воздух.
– Наверное, этот воздух вдохновляет на отдых. Давно плавали на пароходах…
– Давно. У меня практически нет свободного времени. У меня происходит смена деятельности. Мой город более расположен для спокойной работы, нежели для отдыха. Хотя с точки зрения человека не живущего в Питере – там конечно же отдых – музеи, театры: есть куда сходить. Но…только человеку, который этого хочет. А многие даже коренные петербуржцы о существовании многих музеев даже не знают.
– Поэтому вы ведете цикл программ о музеях на канале «Культура».
– Да. И даже я не знаю. Не то что я себя от них отделяю… Но все таки я уже сделал около двухсот передач – из них – 100-150 музеев. В последний год я делаю программу не один – я уже устал от этого. Сложно выпускать по программе в неделю – теперь она выходит два раза в месяц. Музеев остается все меньше – все признанные музеи уже сняты. А если что-то новое появляется, мы тут же делаем программу. Я пропустил только один музей – Пригородный – Музей несчастного быта.
– Лично я, посещая музеи, всегда выделяю один из экспонатов, который ужасно хочется приобрести, но нет возможности. У вас такое бывает? Я знаю что вы коллекционируете корпоративные тарелки.
– Еще собираю коллекцию картин современной живописи. У меня сосед по даче художник – с этого все началось. Никакого антиквариата у меня нет. Я собираю только современников – для грабителей они не представляют интереса.
– А не снятся музейные экспонаты, которые не продаются ни за какие деньги – можно только украсть?
– Нет-нет! Я не сумасшедший. Если меня что-то волнует-радует. Могу легко подарить что-то со своей коллекции.
– Какое ваше последнее приобретение?
– Финский пейзаж. Он сделан из фотографии. Жительница Финляндии прислала снимок и попросила художника Марка Кремера изобразить это маслом. Когда я увидел, воскликнул: «Не надо отправлять ни в какую Финляндию. Отдай мне!» Думаю, художник сделает ей второй экземпляр, тем более он никогда не повторяется.
– А сами по-прежнему рисуете по одной картине в год?
– Да.
Юлия Бойко
"Сегодня", 26.06.2007