Мария Стюарт

Две королевы в борьбе за трон, они же — две женщины в борьбе за мужчину, они же — две сестры, представительницы двух враждующих венценосных фамилий. Одна — та, что моложе и несравненно прекрасней, — томится в тюрьме по приказу другой. История Марии Шотландской (Стюарт) и Елизаветы Английской в описании Шиллера — едва ли не единственная пьеса мирового репертуара об изысканном женском единоборстве. Принято считать, что для приготовления сценического деликатеса из этого текста требуются две звездные актрисы и удаление несносного шиллеровского морализаторства.

Темур Чхеидзе сделал все ровно наоборот: Шиллера оставил на месте, вместо двух звезд — скажем, Фрейндлих и Крючковой — взял одну отменную, но практически не известную вне театрального круга актрису Марину Игнатову (Елизавета), а на роль Стюарт, которой в ту пору было около 50 лет, позвал юную дебютантку Ирину Патракову. Несмотря на то что «Стюарт» — первый спектакль Чхеидзе в статусе главного режиссера БДТ, социальный пессимизм его остался на месте. Пока Шиллер в сотнях строк растолковывает монархам, что такое хорошо и что такое плохо, Чхеидзе доказывает, что идеальный монарх — утопия, а «плохо» — в политике норма. При этом ему удается поставить Шиллера так, что все это просветительское занудство выглядит такой же россыпью афоризмов, как «Горе от ума».

Тексты звучат в геометрически вычерченном аскетичном пространстве: сусальную роскошь на сцене Чхеидзе не жаловал никогда. Зато каждый лорд из свиты английской королевы выписан не менее тщательно, чем персонаж репинского «Заседания Государственного совета». На сцене великий интриган Берли (Валерий Ивченко) — казначей Англии, маленький британский Ришелье; отцовской нежности и мудрости исполненный Тальбот (Андрей Толубеев) — ни дать ни взять Сенека при Нероне. И наконец, чванливый эгоистичный любовник (Валерий Дегтярь), обладатель неограниченной власти над королевой, — типаж настолько заезженный, что сравнения ему недосуг и искать. Сама Елизавета похожа на свои бесчисленные портреты: рыжеволосая, мертвенно бледная, с поджатыми тонкими губами. Зато психологический портрет — полная антитеза истории: не железная государыня с 25-летним стажем правления, а девица-переросток, продолжающая выезжать в свет в окружении наставников. Игнатова играет не идиотку, а выдающуюся актрису, умудрившуюся 25 лет оставаться для заморских врагов Афиной Палладой и не взять на себя ответственности ни за одно государственное решение. От этой уникальной, оттачивавшейся десятилетиями роли не остается даже обломков при встрече Елизаветы с такой Марией Стюарт, которая запросто осилила бы роль Афродиты. Соответственно и решение о гильотине для сестрицы принимает уже не актриса и подавно не королева, а истеричная, трусливая, одержимая ревностью баба — «не верит мир в бесстрастье женской тяжбы», и правильно.

Единственной подписи под приговором Стюарт оказывается достаточно, чтобы все советники разом стали не нужны. Последним, промолвив: «Ничто не свято — больше нет преград», уносит ноги седовласый Тальбот-Сенека, не дожидаясь, пока ему предложат вскрыть себе вены.

Прежде чем занавес милостиво поползет вниз, Чхеидзе заставляет королеву пометаться по опустевшим интерьерам, увидеть руки в крови и душу в ужасных пятнах. Но история по поводу Елизаветы высказалась слишком определенно — над вжавшейся в трон королевой как будто слышится голос объективного комментатора вроде Копеляна в финале «Семнадцати мгновений весны»: «Все это забудется, и именем Елизаветы назовут золотую эпоху — время Шекспира, Марло, Бэкона и блистательной Ост-Индской компании».